Интервью с Захарченко «Когда мы обнимем приднестровцев»

Беседа с главой ДНР Александром Захарченко

В большом просторном кабинете главы ДНР я сразу обратил внимание на многотомную энциклопедию темно-коричневого цвета, которая занимала полок пять-шесть в его книжном шкафу, поэтому решил именно с книг и начать наш разговор. Эта тема всегда интересна любой читательской аудитории.

— Какие книги сейчас читает глава ДНР Александр Захарченко?

— Сейчас я читаю «Банковское дело». Закончил читать «Сельское хозяйство». Пришлось научиться разбираться в животноводстве. Перед этим мне пришлось проштудировать всю металлургию от, А до Я. А до этого прочел кое-что о коксохимической отрасли и химической. Подробно изучал даже работу завода «Стиролл».

— Вы читаете все это потому, что Донбасс — это большой промышленный регион, и вам все знания крайне необходимы?

— Необходимы. Я ведь не готовился стать главой государства, поэтому незнание в области управления страной решил компенсировать самообучением. Причем некоторые вещи пришлось изучать за счет сна.

— А вы уже вошли во вкус, если не власти, то во вкус управления Республикой? Вас не напрягает, что…

— Меня напрягает всё: и охрана, и езда с ней по городу, и постоянное нахождение телекамер рядом со мной. Но выбор сделан.

— Вы же никогда не думали, что будете руководить государством?

— Не думал, но у меня был опыт руководства большими коллективами. Я все это проходил. Тем более, я занимался бизнесом. Понимание того, что такое руководство, у меня есть.

Работа на посту главы ДНР — это служба. Я считаю, что я служу народу Донецкой Народной Республики. Я от этого не получил большой кусок счастья, ничего с неба на меня не упало, нет. Это тяжелый адский труд, который мне приходится нести. Как и любой военный, я должен служить. Служу народу. Это моя служба, это моя война.

— У вас четыре Георгиевских креста. За что они, и кто ими вас награждал?

— Два солдатских креста и два офицерских. Меня ими награждали и Стрелок, и Бородай.

— Экс-министр обороны Украины Валерий Гелетей рассказал мне в интервью, что во время успешного для ДНР и ЛНР августовского наступления в прошлом году на Донбасс вошло 7 батальонно-тактических групп российской армии в количестве 6–7 тысяч человек, так называемые «отпускники». Было это или нет?

— Вы знаете, когда украинские военнослужащие сдавались в плен в Дебальцево, я общался с одним украинским офицером. Я был тогда в горке, такой весь чумазый. Просто двое суток просидел возле костров. Грелись. Определить мое звание по знакам отличия было невозможно. Погоны тогда не носили. Он мне сказал: «Спасибо большое! Если бы не вы, российский офицер, то мы бы уже были расстреляны».

Когда я ему представился и сообщил, что я не российский офицер, а коренной житель Донецка, что зовут меня Захарченко, что я глава ДНР, и мы пленных не расстреливаем, а он будет обменян на наших военнослужащих, которые находятся в плену у Украины, вы знаете, он после этих слов присел. Просто в тот момент он понял, кто его взял в плен.

Нет тут никакой официальной России. Есть российские добровольцы. Это правда. Причем и из Якутии, и из Бурятии, с Дальнего Востока, из Москвы, из Питера, из Астрахани, из Краснодара. Любой город назовите: Ярославль, Владимир. Просто у многих из них здесь жили бабушки и дедушки, или они тут родились, а потом с родителями уехали в другой город.

Знаете, если б сюда вошла Россия, то мы бы с вами уже разговаривали где-нибудь во Львове. Если Россия ввела бы сюда шесть-семь-восемь тысяч человек, то мы бы уже сидели на курорте в Славском, смотрели бы на Карпаты и судачили друг с другом о том, какой красивый пейзаж за окном.

— Вы ранее прокомментировали убийство в Киеве Олеся Бузины. Хотите даже увековечить его память в местном университете. Читали ли вы его книги?

— И читал, и очень часто за ним наблюдал. Со многими вещами я не был согласен. Его мнение было отличным от моего. Я больше рационалист, а он был идеалистом. Недавно на Совмине мы обсуждали, что назовем его именем кафедру украинской литературы и языка.

— А почему именно украинской литературы?

— Украинской? Ну, потому что у нас украинский преподают. Мы не запретили разговаривать на украинском. Украинский ведь родной для многих. Это очень красивый язык, украинские песни очень красивые. Наши дети должны учить украинский. Пускай они его знают.

— А улицу какую-нибудь назовете его именем?

— Это еще не обсуждалось. А кафедру можем. Он же писатель. Это как раз его.

— Да, но он же писал по-русски…

— Но убит-то был в Киеве, в столице Украины.

— Все-таки Александр Захарченко украинец или русский? Певице Руслане, когда она побывала в Донецке, вы говорили, что вы украинец.

— Я по паспорту украинец. У меня мать русская, а отец — украинец.

— А ощущаете вы себя кем?

— Знаете, я, наверное, русский. Русич.

— У вас в кабинете стоит два знамени. Одно — Донецкой Народной Республики, а другое — Российской Федерации. Означает ли это…

— … у меня еще стоит знамя Абхазии и Южной Осетии.

— Да, но они ведь сувенирные. Так что российский триколор свидетельствует о том, что Александр Захарченко видит будущее ДНР в составе России, как и Крым?

— Хочу сказать следующее. Имея определенный жизненный опыт, могу судить о ситуации, которая была в те времена, когда я был еще маленьким. Так вот, мы потеряли одну большую и великую страну, которая была когда-то Российской империей, потом стала Советским Союзом. Мы потеряли то, что позволяло нам как жителям этого государства гордо носить название русских.

Но русский не означало в этом случае уроженца РСФСР. Русские — это та идея, которая позволила нашим предкам выиграть войну. Под Полтавой умирали украинцы и русские, но они умирали за Россию. Точно так же воевали они вместе и в Севастополе, и на Балканах. Под Брестом в батарее моего прадеда служили и чеченцы, и осетины, и абхазы. Прадед украинец. Командир батареи — русский. Это была одна страна, которой мы все очень сильно гордились. И я с неприятием и с непониманием воспринимаю то, что американцы могли поставить сейчас свои базы в Средней Азии. Почему они лезут в Грузию? Для меня, жителя того Советского Союза, дико, обидно и больно все это видеть.

Большое спасибо Владимиру Владимировичу Путину за то, что он в меня, в тысячи людей, которые тут воюют, в миллионы, которые тут живут, во всю Россию вселил прежние веру и гордость, а также понимание того, что мы должны вернуть славу и достоинство той страны, которой мы тогда гордились все. И мы возвращаем все это сейчас.

В этом плане знамя Российской Федерации — это символ, который объединяет наших людей.

— Вы в идею Новороссии верите? Почему у вас нет в кабинете знамени Новороссии?

— Почему вы решили, что у меня его нет? Флаг Новороссии у меня висит дома. А в своем кабинете я повешу его тогда — и это будет третьим флагом, — когда будет та Новороссия, о которой мы все мечтаем. О той Новороссии, о которой говорит Паша Губарев, о той, о которой говорят многие депутаты.

Но я в этом плане человек прагматичный. Зачем сейчас нужно делать то, к чему еще надо идти? Вот когда мы обнимем приднестровцев и скажем им — братья, мы вместе, когда в Крым можно будет ездить нормальной дорогой, тогда это знамя будет тут висеть. Тогда будет созван парламент Новороссии, и с его трибуны будет объявлено: ребята, мы молодцы, мы смогли сделать то, во что верили.

— В мае прошлого года соответствующими структурами ДНР и ЛНР было сделано заявление о том, что в скором времени произойдет объединение двух этих республик. Вы тогда не были ни главой, ни премьером, но все-таки — будет объединение или нет?

— На самом деле, оно уже есть. Мы вместе воюем. Мы вместе восстанавливаем разрушенное. У нас единая экономическая политика. Но в той ситуации, в которой мы сейчас находимся, не рационально объединять все в одно.

Объясняю. Игорь Плотницкий понимает лучше специфику ЛНР, а я — ДНР. У нас ситуации отличаются. У нас больше промышленности. У них — сельского хозяйства. Так как вертикаль власти выстроена тут и там, и для одной республики некоторые вещи лучше, чем для другой, то лучше, чем сейчас, и не сделаешь.

— Как вы будете праздновать 9 Мая? Боитесь каких-то провокаций? Пленных по главной улице вести не будете?

— Пленных, если надо, еще раз проведем по улицам.

— А они, вообще-то, есть сейчас?

— Мы практически всех отдали.

— Сколько ополченцев ДНР еще в плену?

— Больше 100 человек.

— А когда они будут выданы украинской стороной? Почему вы пленных Украине передаете, а она вам ваших пленных нет?

— Скажу откровенно, те 16 человек, которых мы в последний раз отдали, — это было сделано специально. Это был политический ход, который позволил нам говорить, что мы соблюли все пункты минских договоренностей — обмен всех на всех. Мы отдали 16 человек и ждем всех остальных. Украина пообещала отдать нам 50 наших человек. До сих пор не отдает.

Представители ОБСЕ сидели у меня на прошлой неделе. Сейчас уже Европа начинает понимать, что Украина обманывает. Мне уже кажется, что нам наших ребят придется доставать из плена самим. Мы должны прийти сами туда и освободить их.

— Есть видео, на котором видно, что вроде как в штурме Донецкой ОГА принимал участие и одиозный Семен Семенченко. Вы его тогда знали?

— Нет. Если бы знал, кем он станет в будущем, то это была бы его последняя съемка.

— Как ваша нога сейчас?

— Очень сильно болит. На 108 кусков раздроблена пяточная кость. Она срастается. Тяжелое ранение. Оно связано с тем, что от момента ранения до момента оказания медицинской помощи прошел не один час. Меня в Луганск везли, там оперировали. Вы сами понимаете, что расстояние не маленькое.

— Когда можно будет снять повязку, что говорят врачи?

— Врачи специально не говорят, когда снимут, и не снимают ее, чтобы я не убежал на фронт.

— А почему вы выбрали гражданскую специальность, а не пошли в армию, в милицию или в спецслужбы, вы же по духу самурай? Не жалеете?

— У меня в семье все офицеры. Прадед, дед, отец. Отец капитан, но ушел из армии. Работал в шахте. Дед подполковник. Были и артиллеристы, и танкисты. Кто-то был артиллеристом, стал разведчиком. Отец ракетчик.

— Как у вас сейчас складываются отношения с Александром Ходаковским? У вас нормальные рабочие и дружеские отношения или есть трения?

— Мы с ним спорим. Мы не можем не спорить, потому что видим с ним некоторые вещи по-разному. Мы оба обладаем большими лидерскими качествами. Но мы садимся, общаемся. Иногда можем и по-мужски…

— Матом?

— Ну, матом — никогда, но на мать-перемать перейти можем. Просто у нас разное видение многих процессов. Но цель одна и едина. Мы можем часами сидеть и спорить о каком-то важном вопросе. Мы можем обидеться друг на друга, но выпить по чашке чая, посидеть и успокоиться. При этом искать пути решения. И, знаете, в этом споре часто рождается нужное решение.

Я со многими командирами подразделений общаюсь. Я был когда-то таким, как и они. Я командовал «Оплотом», кто-то командовал «Кальмиусом», кто-то командовал «Востоком», кто-то командовал казаками. Садимся за стол и решаем.

— Можете и выпить вместе?

— Да.

— Кстати, а что вы пьете? Водку или коньяк?

— Коньяк… И водку (смеется).

— Вот вы курите сейчас сигареты со странным для потомственного военного названием «Peace». Это что-то означает?

— Нет, мне их просто подарили. Мои сигареты закончились, и мне приходится курить эти. Я уже 10 лет курю «Парламент». От всех остальных сигарет я кашляю.

— Какие вопросы вам задают, когда вы встречаетесь, выражаясь по-советски, с трудящимися?

— Да обычные жизненные вопросы: что там с зарплатами, что там с пенсиями, но самый главный вопрос — когда мы победим.

— Присутствует ли боевой дух у граждан ДНР?

— Я по военкоматам смотрю: каждый день в ряды армии вступают 200–250 человек. Той войне, которую мы сейчас ведем, нельзя научить. Хочу вам сказать, что мы сейчас делаем такие вещи тут, после которых уже переписывают Уставы. Например, применение танков в степи.

— Вы согласны с тем, что война на Донбассе в отличие от войны в Чечне и Боснии — это война артиллерии?

— Война тут отличается от войны в Чечне тем, что мы воюем с регулярной армией. Что такое война в Чечне? Это война в горах. Кто выше, тот и победил. Здесь практически то же самое. Мы занимаем ключевые высоты и побеждаем.

Во время штурма Углегорска его обороняло подразделение до 1000 человек, а атаковали его всего 260 человек. В течение 6 часов город был взят.

По американским уставам наступающие должны иметь превосходство в 6 раз. По советским — в три. А у нас было превосходство обороняющихся в 4 раза.

— А за счет чего тогда победили?

— Тут надо говорить не за счет чего победили, а как мы это сделали. У нас меньше техники и боеприпасов. Мы просто не зажаты догмами и многие вещи делаем нетрадиционно. У нас есть полет фантазии при выполнении боевой задачи. Мы разрабатываем операции вплоть до командиров взводов. Командиры знают, что должен делать их взвод. Каждый командир перед операцией высказывает свое мнение. Углегорская операция была уникальна тем, что сначала было три отвлекающих удара, и только один был основной. Во время основного удара в город вошли только 50 человек. Только после этого вошли остальные подразделения. Там была своя специфика: занимали определенные узлы, создавали плацдарм, а потом следовал прорыв. При этом город не зачищался — нет для этого людей. Мы просто брали узловые точки, брали опорные пункты, а потом выдавливали противника, зачистив от него кварталы. У нас не было сплошной линии обороны.

— Как вы оцениваете уровень боевой подготовки армии ДНР?

— Давайте небольшой такой экскурс в историю проведем?

— Давайте.

— Вы знаете, что из Советского Союза с территории Донецкой области призывники шли в определенные виды войск? Это была морская пехота, ВДВ, флот, саперные батальоны, задачей которых было построить мост в тылы противника за много километров от линии фронта. Плюс к этому брали в танковые войска. И потенциал, который мы получили здесь, благодаря тому, что мы прошли службу в Вооруженных силах СССР, сказывается на опыте ведения войны. Многие ведь прошли и Афганистан, и Вьетнам, прошли все горячие точки. Это привело к тому, что в первые дни войны мы смогли адекватно отвечать врагу.

Те командиры подразделений, которые становились командирами подразделений, такие как Гиви, Моторола, Ваня Русский, выбирались не только по личным качествам, но и по опыту. Гиви — это талант. Моторола — талант. Ваня Русский — талант. Видать, гены предков сказались. Некоторые офицеры учатся годами в Академии Генерального штаба или где-нибудь еще, а эти командиры все свои знания получили на личном опыте. И должен вам сказать, что некоторые должны уже учиться у них.